ЕАЭС, похоже, работает по той же модели, что и ЕС. Помимо институционального аспекта, к которому мы вернёмся позже, это, по существу, международная организация с экономической целью, полномочия которой, строго регламентированы.
Статья 2 договора даёт определения терминов евразийской политики, и среди них мы можем найти концепции, вдохновлённые правом ЕС, такие как, гармонизация законодательства (даже если европейский инструмент для этого директива не существует в праве ЕАЭС ), единое экономическое пространство (в Астанинском договоре термины «общий» и «единый» кажутся противоречащими друг другу, поскольку относятся к одной и той же политике и могут отражать напряжённость между государствами-членами относительно объёма полномочий ЕАЭС), единый (общий) рынок, согласованная политика и общая политика, и, наконец, унификация законодательства1. Поскольку в состав ЕАЭС входит предшествующий ему Евразийский таможенный союз, это также входит в определения.
За этими определениями следуют цели и принципы ЕАЭС, что, безусловно, напоминает организацию европейских договоров, представляя Союз как организацию с целями, для достижения которых государства-члены предоставляют средства. Однако, в отличие от ЕС, ЕАЭС остаётся исключительно международной организацией, преследующей экономические цели. Иной цели в настоящее время не предвидится. Базовые принципы функционирования Союза также перечислены, чтобы обеспечить основу для использования предоставленных ему полномочий. Там можно прочитать ссылки, например, на субсидиарность и наделение компетенций, соблюдение норм международного права (с особым упором на суверенитет государств и их территориальную целостность), а также обязательство государств не препятствовать действиям Союза (ссылка на негативную интеграцию или волю не препятствовать построению Союза).
За этими положениями следуют определение права Союза и различные подзаконные акты, которые может принять Союз. В отличие от ЕС, здесь речь не идёт о Регламентах или Директивах. Право ЕАЭС действительно ограничивается приказами (направленными на действия организационно-распорядительного характера) и решения (являющиеся актами нормативно-правового характера). Распределение полномочий в основном осуществляется между органами Союза. Планируется иерархия с самим Астанинским договором наверху, который имеет приоритет над международными соглашениями Союза и подзаконными актами. Вторичный закон иерархичен: наверху решения Верховного Совета, затем Межправительственного совета и внизу решения Комиссии. ЕАЭС также предусматривает установление единой монетарной политики. (напоминает практику европейской валютной «змеи» ЕЭС) и предусмотрел чёткий лингвистический режим (рабочий язык – русский, но все акты должны быть переведены на языки государств-членов).
Институционально наиболее важным органом является Верховный Совет. Являясь аналогом Европейского Совета, он задаёт общие контуры политики Союза. Но вопреки европейскому законодательству Верховный совет также принимает «решения, направленные на достижение целей Союза». Он также назначает практически на все должности Союза, а также утверждает правила внутреннего распорядка учреждений Союза.
Межправительственный совет несёт ответственность за выполнение договора и контролирует деятельность Комиссии, которой он может давать поручения. Комиссия, со своей стороны, может предлагать рекомендации и решения, относящиеся к её компетенции.
Полномочия Союза распределяются между различными органами в соответствии с важностью задаваемых вопросов, всегда в пользу Верховного Совета. Комиссия может принимать акты квалифицированным большинством в зависимости от характера соответствующей компетенции, но Верховный Совет и Межправительственный совет действуют по принципу строгого единогласия. При этом действие Комиссии может быть приостановлено Межправительственным советом или Верховным Советом.
Таким образом, с учётом этой институциональной конструкции ясно, что если ЕАЭС стремится проводить правовую политику, аналогичную политике ЕС, он делает это по-другому. ЕС представляет собой высоко интегрированную организацию, в которой интегрированным органам предоставляется большая свобода действий. В ЕАЭС большая часть власти принадлежит Верховному Совету. Можно было бы видеть в этом тот факт, что ЕАЭС ближе к истокам ЕЭС, чем к нынешнему ЕС, но скорее можно сказать, что ЕАЭС ещё ближе к СССР, в котором полномочия были возложены на Верховный Совет (представляя народы и Союз в СССР, а в ЕАЭС представляет государства-члены на уровне глав государств) и что затем исполнение возлагается на нижестоящие органы (ЦИК при СССР и Межправительственная комиссия и Совет при ЕАЭС ).
Но также необходимо подчеркнуть отсутствие института, который мы находим в ЕС: парламента. Европейский парламент существует с первых дней существования ЕЭС, и его полномочия со временем только росли. Простая консультативная палата, состоящая из членов национальных парламентов, стала палатой, избираемой всеобщим голосованием, с важным голосом в принятии актов законодательства Союза и правом контроля над назначениями. Он способствует демократическому функционированию Европейского Союза и стремится заручиться поддержкой европейских граждан. ЕАЭС со своей стороны не предусматривает какого-либо общего гражданства (исходя из системы прав, предусмотренных в рамках СНГ на передвижение граждан) и вообще не предусматривает какого-либо парламентского органа (даже совещательного).
Если в СССР на протяжении десятилетий существовал советский народ с общей культурой и общим гражданством, довольно иронично видеть, что сегодня именно Европа лучше всего воплощает интеграцию граждан на региональном уровне. Действительно, через европейское гражданство и парламентские выборы европейский “Деймос” формируется, в то время как у ЕАЭС нет таких амбиций. Таким образом, федеральная интеграция ЕАЭС очень слаба по сравнению с ЕС.
Таким образом, можно сделать вывод, что ЕАЭС полностью подчиняется волеизъявлению государств и практически не оставляет возможности для маневра Комиссии. К этому добавляется вопрос интеграции, когда мы рассматриваем вопрос о «главным-агенте» или «главным-мандатным». В Европейском Союзе есть европейская государственная служба, которая почти независима от государств-членов, которые её назначают (особенно в Комиссию и, конечно, в Суд). Но UEE, похоже, не слишком поддерживает эту форму косвенной интеграции, препятствуя созданию «евразийской элиты». Даже агенты Евразийской комиссии кажутся более покорными государствам, которые их назначают, чем самому Союзу. В результате агенты Союза уполномочены государствами поддерживать потребности выдающего мандат государства.
Таким образом, благодаря этому анализу мы видим, что ЕАЭС, даже если он претендует на то, чтобы следовать примеру политической региональной интеграции, такой как Европейский союз, остаётся довольно робким по отношению к этим институтам. Он остаётся полностью подчинённым воле государств, и использование единодушия мешает ему двигаться вперёд в такой же степени, как и задействовать зубчатые механизмы, как мы видели в Европе. Кроме того, его государственная служба, похоже, не может действительно дистанцироваться от воли государств.
Но если кажется, что эти элементы создают образ организации, подчиняющейся воле государств, на самом деле это не совсем так. Было бы вернее сказать, что эти элементы являются мерами предосторожности, которые нужны государствам-членам, чтобы иметь больше средств сопротивления гегемонии российского гиганта. Как мы увидим в следующем абзаце, ЕАЭС — это, прежде всего, расширение российской мощи для достижения её геополитических целей.